1916. Рига
Смутным майским вечером усталый Рудольф медленно зашел в палатку, сел на походную койку, скрипнувшую под ним, потянулся так, что хрустнули суставы, и медленно стянул с ноги левый сапог. Размотал портянку, с наслаждением пошевелил пальцами. Поставил сапог на земляной пол, аккуратно расправил портянку, приладил ее на спинке в ногах. Снова потянулся, предвкушая сон. Тело немного ломило: весь день они возились с мотором семидесятого «Депердюссена», натаскался тяжестей. Наклонился было к правому сапогу, но тут на койку напротив с улыбкой плюхнулся Конон Федоров. Рудольф со вздохом покосился на приятеля: глаза блестят, на губах играет улыбка. Пахло авантюрой, которая, кажется, тут же и начиналась.
– Ты чего это, спать надумал? – Конон смотрел на Рудольфа со знакомым прищуром.
– Так летим же завтра, вставать в пять утра, – Рудольф зевнул. – Ты сам слышал, что Калашников сказал. Сидеть на аэродроме, в город не соваться.
– Ру-дя, – Голос Конона стал вкрадчивым. – Я бутылку в кустах уже запрятал. Найдут утром, если сейчас не забрать. И ты уже договорился. Пошли. Да неужели ты не соскучился по своей красотке, латышский герой-любовник?
Рудольф, понимая уже, что Конон не успокоится и не отстанет, решил дать арьергардный бой.
– Я спать хочу!
– Завтра выспишься, когда в город после вылета отпустят! – Конон снова улыбнулся, хитро и весело. А потом наклонился к самому уху Рудольфа и зашептал: – Тут никто не заметит, а патрули около их дома только латышские. Без тебя мне там хана, а с тобой мы сила – один экипаж! Пошли. Там мой земляк у перехода дежурит. Аккурат с десяти до полуночи, и потом с четырех до шести. Пропустит нас. Ну давай скорее, время же идет!
Рудольф снова вздохнул и потянулся к портянке – заматывать. Из палатки выскользнули бесшумно, прокрались к кустам за бутылкой, и задами потянулись вдоль границы аэродрома к железной дороге. От перехода до красавицы Лаймы – пять минут. Авось и вправду не поймают. А девчонки действительно славные, ласковые – тут Конон прав. И дождик перестал, только трава мокрая, но штаны высохнут быстро… Он улыбнулся и прибавил шагу.
Минут через тридцать после ухода молодых людей в палатку зашел фельдфебель, покрутил носом, наклонился над аккуратно застеленной койкой Рудольфа, тихонько выскользнул на улицу и направился к дежурному офицеру, который сидел за походным столиком и что-то читал при свете керосинового фонаря, подперев голову рукой. Фонарь периодически плевался и моргал, прапорщик каждый раз слегка усмехался. Фельдфебель постоял в сторонке, пыхтя и соображая, имеет ли появившийся в отряде два дня назад прапорщик Романов отношение к августейшей фамилии. Потом решил, что не имеет, и набрался храбрости подойти.
– Разрешите обратиться, Ваше Благородие!
Прапорщик удивленно вскинул брови и посмотрел на фельдфебеля:
– Что хотел?
– Тут двое, старшие унтер-офицеры Федоров и Калнин, в город ушли. Им запретили, сказали на аэродроме ночевать, а они ушли. – Фельдфебель развел руками и сделал шаг назад, увидев, как вдруг изменилось лицо офицера.
– Это которые утром полетят? – прапорщик сказал это медленно и тихо, но фельдфебелю показалось, что голос офицера прозвучал подобно грому.
– Так точно, Ваше Благородие, – едва слышно ответил фельдфебель, уже жалея, что подошел к Романову.
– Они завтра может быть на смерть пойдут, а ты сдаешь их? – Глаза прапорщика метали молнии, он выпрямился, рука сжалась в кулак. Фельдфебель попятился. Увидев это, Романов успокоился и усмехнулся: – Больше с такими вопросами ко мне не подходи. Понял ли?
– Так точно, Ваше Благородие, – фельдфебеля словно сдуло ветром.
Рудольф проснулся в рассветном полумраке, сладко до дрожи потянулся, вдохнул запах волос подружки, мирно сопевшей рядом, и посмотрел на часы. Привычка, выработанная за многие годы, не подвела. Без двух четыре, пора вставать. С сожалением взглянул на изгиб ее бедра, соблазнительно прорисованный натянувшимся одеялом, и тихонько вылез из кровати. Уже одевшись, еще раз залюбовался рассыпавшимися по подушке золотыми волосами девушки, потом внутренне встряхнулся и вышел в коридор. Конон уже ждал: пора! До палатки добрались без приключений, и в двадцать минут пятого Рудольф улегся на свою койку. Хорошо сходили, теперь поспать бы…
Ему казалось, что он только закрыл глаза, но рядом уже снова стоял Конон: пять утра, пора вставать. Рудольф быстро оделся и они, крадучись, прошли мимо спящих товарищей. У выхода их окликнули. Илларион Кротюк, позевывая, шел от соседней палатки. Оказывается, Конон летит сегодня на разведку один. А Илларион с Рудольфом – на бомбометание. Направляясь к стоянке аэропланов, жевали холодный завтрак и посматривали на небо. Сейчас оно было затянуто облаками, но западный ветер постепенно отгонял их. Над морем уже светлела чистая голубая полоса. Значит, к восьми утра будет светить солнце, и туман рассеется. Идеально для их плана – простого и одновременно эффективного: зайти на цель от солнца и до последнего оставаться невидимыми врагу. А там уж как повезет.
Калашников, число выбритый и веселый, встретил их, уже одетых в летные куртки и штаны, у двух «Депердюссенов», которые сейчас заправляли маслом и горючим. Расстелил на переносном столике карту, прижал пальцем. Рудольф стоял навытяжку, принюхиваясь к острым запахам бензина и касторки, мешавшимся с запахами свежей зелени и земли, и гадал: знает или не знает?
– Кротюк и Калнин. Взлетаете, разворачиваетесь. Набираете тысячи полторы, если облака позволят. Идете на мызу Икскюль, потом над железной дорогой до Огре. Там поворачиваете за Даугаву, на Бальдон. Солнце, – Калашников посмотрел на небо и кивнул своим мыслям, – будет на юго-востоке. Вот оттуда станете снижаться. Дальше по обстановке. Нужно понять общее расположение немецких обозов. Берете две бомбы, если увидите что-то горючее – лучше цельте туда. Низко не идти: зацепит своими же осколками. И домой. Встретите истребитель – уходите к земле, у него скорость выше, а развернуться вы не успеете. Не на Вуазене. Помните про правые развороты. По дороге домой ветер будет встречный, рассчитывайте горючее.
– Ясно, Ваше Благородие! – Илларион был серьезен и тверд.
– Мотор на снижении не выключать! – Калашников нахмурился. – Коли встанет, и сами пропадете, и машину потеряете. Хватит мне посадок на железнодорожные пути.
Илларион хмыкнул. Калашников усмехнулся и продолжал, строго глядя на летчика:
– Снижайся плавно, не пикируй. Над целью возьми высоты, чтобы погасить скорость и прицелиться точнее. Все ясно?
– Так точно! – Рудольф с Илларионом вытянулись в струнку.
– А будете своевольничать, как сегодня ночью, – Калашников нахмурился и оглядел обоих, – Накажу. Рудольф, ты лучший моторист в отряде, на тебя надеюсь. Объясни герою этому. Не выключать зажигание на снижении. И подачу горючего не уменьшать. Вас и так не будет видно. Ясно? Ну, с Богом. Федоров, а у тебя особое задание…
Надели шлемы и рукавицы, сели в покрытый мелкими капельками росы «Депердюссен». Рудольф спереди с бомбами, Илларион сзади за штурвалом, похожим на автомобильный руль. Надвинули на глаза очки. Кротюк включил зажигание, крикнул «Контакт!», механик крутанул пропеллер раз, потом второй – и мотор ожил, затарахтел. Газуя, Илларион подбирал нужное положение воздушной заслонки. Машина при этом слегка раскачивалась, а ветер относил в сторону пахучие клубы синего дыма, и они плавно рассеивались над зеленой травой. Прогрелись. Пора. Кротюк полностью открыл кран подачи бензина, прорулил метров десять по прямой и уверенной рукой развернул самолет носом против ветра.
Мотор потянул, и, покачиваясь на неровностях, стали разбегаться. Навстречу помчалась шевелящимися волнами зеленая трава. В лицо задул ветер, зашумел в ушах. Толчок, отрыв – поехали. Илларион, не желая рисковать выше меры, набирал высоту плавно. Рудольф, глядя над крылом вперед, любовался Ригой, которая, медленно приближаясь, постепенно уходила вниз, все шире распахиваясь перед ними сонной красотой юной спящей барышни. Через минуту левое крыло машины стало поворачиваться, опускаясь передней кромкой вниз – это пилот заходил в левый разворот, чтобы плавно, с набором высоты и не теряя скорости, встать на линию железной дороги. Город пополз вправо, и скоро его заслонило другое крыло. Рудольф покосился на светло-серые, словно заиндевевшие бомбы под ногами – все в порядке. Летим.
Двигатель Гном стрекотал уверенно и ровно, пока что Рудольф был в нем уверен. Земля отдалялась, облака постепенно приближались. Ветер шумел в ушах, гладил кожу под очками, сушил губы. Наконец, разворот был закончен, и они пошли вдоль правого берега Даугавы вверх по течению. Кротюк вел аэроплан немного ниже полутора тысяч – на тысяче двухстах. Заблудиться в облаках им, конечно, не позволил бы компас, но так надежнее – с земли их и не рассмотреть, зато они хорошо видят дорогу.
Глядя на весеннее утро и юный, просыпающийся после зимы видземский край, с деревьями, уже подернутыми нежной зеленью, со свежей молодой травой, Рудольф ощутил острое, так и не ставшее за эти годы менее сильным чувство восторга. Он был на войне, здесь стреляли и убивали, но эти несколько минут полета над незанятой врагом территорией, где жили его соплеменники, принадлежали сейчас только ему. И он снова чувствовал радость, наполнявшую тело щекочущими искристыми пузырьками, как шампанское в бокале. Как в тот первый раз в Чите, на учебном Фармане номер восемь. Чувство полета, ветер в лицо, ровный стрекот мотора Гном, земля, открывающая внизу новые пейзажи взамен плавно уплывающих под крыло…
Они свернули раз, затем другой, следуя поворотам реки. Рудольф, продолжая восторгаться, привычно оглядывал небо. Ожидать атаки вражеских самолетов, конечно, не приходилось – но все же лучше быть начеку. Уйти от Фоккера или Альбатроса они не смогут, да и наган против пулемета – не лучшая защита. Наконец, внизу показалось Огре: в Даугаву там впадала река. Рудольф привычным жестом показал – поворачивай. На этот раз Илларион сделал вираж покруче: шутки кончились, за рекой – враги. Немцы. Впрочем, пока за рекой был только лес. Рудольф покосился на постепенно исчезающие облака. Если повезет, они действительно будут подходить к Балдоне в лучах солнца.
Минуты тянулись медленно. Наконец, вдали справа, в стороне от их курса, завиднелись дома, и в этот момент из-за облаков показалось солнце. Рудольф, чтобы как-то сбросить напряжение, стал показывать пальцами, глядя на тени от растяжек на крыле: три, два, один. Пора – махнул вправо. Кротюк снова повернул, и слегка дал штурвал от себя. Теперь они со снижением шли на селение. Внизу был лес. Их не ждут. Рудольф решил в первый раз присмотреться и бомбы не бросать: пока не начали стрелять, лучше спокойно зафиксировать в памяти все, что они увидят.
План удался: когда машина проходила над селением, никто и не подумал открывать огонь: не ожидали, что аэроплан, летящий утром из тыла к линии фронта, может оказаться русским. Рудольф отметил в памяти несколько обозов: около лечебницы, о которой в детстве рассказывала мама, и около лютеранской церкви. Вот и две цели, и ориентиры хорошие, лучше не придумаешь. В этот момент в небе справа и сзади что-то громко лопнуло, разрываясь, – немцы, наконец, их раскусили. Но они уже уходили от селения, и Рудольф покрутил рукой: второй заход.
Вопреки ожиданиям, Илларион не стал делать крутой правый поворот, а потянул медленный левый. Рудольф, наклонившийся было к бомбам, удивленно поднял голову, но потом понял план товарища и внутренне кивнул. Пусть думают, что мы делаем общую разведку и возвращаемся к линии фронта. Машина постепенно набирала высоту, солнце опять пропало. Наконец, они развернулись, немного прошли над пустой дорогой, взяли влево и снова полетели над лесом. Глядя на небо, Рудольф улыбнулся: удача им способствует, сейчас облака разойдутся снова. Наконец, Балдоне оказалось сзади и слева. Пора.
На сей раз Кротюк круто повернул вправо, быстро разворачиваясь на боевой курс. Рудольф следил, показывая руками – правее, еще правее… Так. Нос машины точно смотрел на здание купален, освещенное появившимся солнцем. Илларион снова стал снижаться, а Рудольф достал первую бомбу, взвел ее и стал отстегиваться от сиденья. Так уж был устроен Депердюссен, что, бросая бомбу в передний вырез крыла с сиденья, был риск задеть за расположенное прямо под ним шасси. Бомба весит двадцать фунтов, рука может дрогнуть, а машину не вовремя качнет.
И потому в отряде выработали свою, рискованную тактику. Рудольф вставал, поворачивался назад и бросал бомбу в заднюю прорезь крыла, когда цель проплывала в переднем. Раньше наблюдатель даже вылезал на крыло, но это было слишком рискованно. Они репетировали этот маневр много раз, ведь здесь были важны и высота полета, и скорость аппарата. В целом научились выполнять его довольно точно. Сейчас наступала пора снова проверить это умение на деле.
На сей раз их ожидали: началась пальба. Стреляли и из орудий, и из пулеметов. Бризанты рвались и выше, и ниже аэроплана. Рудольф готовился к броску, стараясь не думать о том, что может случиться, если Депердюссен нечаянно подкинет. Конечно, есть надежда зацепиться рукой за растяжку, но… Цель, главное – попасть в цель! Ниже и ближе, ниже и ближе. Наконец, Илларион взял повыше, сбрасывая скорость, и аккуратно вывел машину в горизонталь. Что-то звонко щелкнуло у самого уха, но Рудольф, не обращая на это внимания, отправил бомбу в полет и плюхнулся на сиденье. Взрыв. Оглянулся – Кротюк показал большой палец. Попал.
Теперь, когда солнце не слепило немцев, стрельба стала точнее, но машина уже удалялась от Балдоне. Вторая бомба. Рудольф махнул рукой вправо, и тут же Илларион положил аэроплан в правый вираж. Все правильно: пока не опомнились, лучше вернуться сразу. Рудольф жестами показал на шпиль церкви, и Кротюк явно понял, куда нужно лететь, потому что нос машины был теперь направлен в точности туда. Шли низко: так в них сложнее попасть далеким артиллеристам. Ну а те, что с винтовками прямо по курсу… Авось броня сидения поможет. Усмехнувшись, Рудольф снова встал и развернулся, целясь бомбой в заднюю прорезь крыла.
Стреляли густо: уже в нескольких местах в правом крыле зияли дыры, и пару раз аэроплан покачивало. Но Кротюк держал курс четко, словно вокруг них небо не чернело от разрывов, гром не оглушал и осколки не впивались в обшивку машины. Снова легкий подъем, горизонталь… Взрыв где-то рядом, аэроплан подбрасывает так, что внизу живота становится холодно, но бояться уже некогда. Бросок… Рудольф сполз на сиденье, пристегиваясь. Взрыв. И снова Кротюк показал большой палец, правда, на пробковом шлеме у него теперь белел след, вероятно от шального осколка. Вот почему их подбросило. Они легли в левый вираж, обходя селение над лесом под защитой солнечных лучей, и в этот момент аэроплан словно содрогнулся.
Похоже, их достали пулеметной очередью: попаданий явно было несколько. Корпус сильно завибрировал, но двигатель работал, и они пока летели. Рудольф оглянулся на Иллариона. Тот махнул рукой вперед, выводя самолет из виража и продолжая лететь по прямой, не набирая высоты. Они шли параллельно поселку и дальше на северо-восток – кратчайшим путем к Даугаве. Рудольф посмотрел налево – над селением вставали два столба черного дыма. Горело знатно. Не зря слетали, – промелькнуло и исчезло злое удовлетворение.
Их продолжало трясти, и звук от двигателя немного изменился. Похоже, кусок одной из лопастей откололся, догадался Рудольф. Впрочем, на скорости машины это пока особо не сказалось. Дотянем. На крыльях были видны дыры от пуль и осколков – и это нестрашно. Главное целы все растяжки, и двигатель не задет, и бак… Тут Рудольф внутренне похолодел, снова отстегнулся и слегка высунулся из кабины. Так и есть: за аэропланом рассеивался по воздуху бледный шлейф, блестевший в лучах солнца.
У их Депердюссена два бака – основной, расположенный под двигателем, и дополнительный, между сиденьями наблюдателя и пилота. Сиденья снизу защищены броней, чтобы хорошим парням не отстрелили самое ценное, как любил шутить Конон. Сиденья – да, защищены, а вот бак – нет. Если бы пробили основной бак, скорее всего начался бы пожар, и они уже погибли бы: Депердюссен в полете горит лучше, чем спичка. Им же пробили дополнительный. Судя по шлейфу, скоро он будет пуст… Рудольф повернулся, показал Иллариону вниз, себе под ноги. Тот ухмыльнулся и махнул рукой: ерунда мол, дотянем. Но довернул чуть левее.
Перелетев Даугаву, они стали медленно набирать высоту. Рудольф внутренне кивнул: нагружать уже поврежденный пропеллер не стоит, вибрация и так постепенно разбалтывает мотор. А их восьмидесятисильный Гном видал уже многие виды, и теперь может сдать в любое мгновение. С другой стороны, если мотор встанет, то чем выше они окажутся к тому моменту, тем дальше смогут улететь. На родной земле посадка на неподготовленную площадку так же опасна, как и на занятой врагом. А нужное поле или полянка могут подвернуться не сразу.
Они уже наблюдали Ригу слева и впереди по курсу, когда мотор несколько раз чихнул и затих. Теперь был слышен только шум ветра… Илларион слегка опустил нос машины, чтобы не падала скорость, и летел строго по прямой. Земля медленно приближалась, приближались и желанные башни около Кузнецовского фарфорового завода, где было поле аэродрома. Но медленней обычного: встречный ветер уменьшал путевую скорость машины. А высота все падала. Рудольф, как зачарованный, смотрел, как постепенно вырастают в размерах купы деревьев, там и сям разбросанные домики, поля… Не мог оторваться.
Судя по всему, до аэродрома они не дотянут. Вероятно, Илларион хочет посадить машину на какое-нибудь поле вблизи железной дороги? Так или иначе, сейчас он полностью зависел от Кротюка, которому всецело доверял. Илларион хороший летчик – хладнокровный и изобретательный. Земля приближалась неумолимо, но вдруг их словно подхватили невидимые сильные руки. Ветер свистел все также, и также слегка вниз был направлен нос машины, но высота теперь не уменьшалась. После вчерашних дождей влажный воздух поднимается вверх, догадался Рудольф. И восходящий поток от подсыхающей земли дарит им такие нужные метры высоты – десятки метров. Вот на что рассчитывал Кротюк…
Они уже видели аэродром и, похоже, теперь им высоты хватало. Все ближе и ближе, и наконец колеса машины повисли в полуметре над травой в самом начале летного поля. Илларион плавно поднял нос аэроплана чуть вверх, и они мягко коснулись земли, опустившись на три точки, словно на зачетной посадке. Все-таки Кротюк был отличным пилотом. Машина остановилась, и Рудольф с наслаждением снял шлем, подставляя потный лоб ароматному весеннему ветерку. Оглянулся на Иллариона – тот тоже сидел уже без шлема и блаженно улыбался в усы. Его всегда серьезное мрачноватое лицо выглядело сейчас совсем молодым. А на виске запеклась струйка крови…
Купить
Марина Кротова
Александра О.
